Ступенчатая казнь

Слишком доступное не вызывает никакого интереса. Общение с солдатней было для Мэри обязанностью – такой же, как стирка, уборка навоза или мытье посуды дома. Ее кормили, поили, развлекали – и ничего не требовали (все происходящее воспринималось как само собой разумеющееся – Мэри и в голову не могло прийти отказать кому-нибудь, а охрана и подумать не могла, что девчонка может иметь свое мнение) – пока не стряслась беда. Мэри влюбилась – но не только она одна. В нее втюрился паренек, который был первым. Ему тоже все было впервой, а девушка была такой чистой и невинной: Вот именно, что "была". Но влюбленные слепы, там, где не надо. И во дворе встретились двое – тот, кто любил ее, и тот, кого любила она.

– Не порти девку! – возопила влюбленная юность.

– Кто бы говорил – ответила опытная зрелось. – А кто начал?
Ответить было нечем. Но горячая юность толкает на необдуманные поступки.

– Я люблю ее!

– Тогда какой же ты гад. Держишь ее здесь, пока все развлекаются с твоей любимой?

Юнец не нашелся что ответить. Они разошлись – но гнев остался. Тем более, что слова были правильные, а чувствовать себя подлецом, и знать, что это видит каждый: Для юности это нетерпимо.

Но Мэри не знала об этом. Она ждала своего любимого. На своего "первого" она не обратила никакого особенного внимания, как и на то, что он остался на "вторую смену".

Сегодня она второй раз вышла на улицу. ОН вел ее за руку, и она была счастлива, как девчонка. ОН сказал, что ей тут не место. И надо уйти. Она вдруг заплакала. Ей не хотелось уходить. Пусть солдатня лазает своими письками к ней между ног – она согласна терпеть, лишь бы он не гнал ее. В ответ ОН засмеялся. Попытался объяснить. Сказать, что это путь в никуда. Она молила его – не гони. Не в слух, но словами не передать то, что чувствует сердце. Он обнял ее, гладя по волосам. Прохлада ночного воздуха не отрезвила девушку, и она впилась в губы, ощущая гамму вкуса, нежности, гладкости, и томного ощущения во всем теле от каждого поцелуя. Она сама стала перед ним на колени, неумело расстегивая ремень и штаны. Его игрушка торчала (впрочем, Мэри и не знала иного состояния) и оказалась так близко от ее лица. Мэри поцеловала круглую головку, потом прижалась щекой к ногам.

– Сделай так: Еще: – услышала она шепот над головой.

Удивленная Мэри подняла взгляд. В темноте ночного неба слабо выделялись контуры любимого. Она снова поцеловала теплую ароматную кожу. Потом лизнула. Сильные и нежные руки подхватили ее, поставили на ноги.

– Последний раз. И – уходи.

А потом она очутилась в ЕГО объятьях. Он тискал ее до боли, и это была сладкая боль. Он целовал ее шею, и хотелось, что бы он ее кусал. Он положил ее на камни, упав сверху, и не было для Мэри более мягкого ложа, и желанного груза. И вдруг он задергался, захрипел, сжав девушку железными тисками. От боли и наслаждения Мэри провалилась куда-то далеко-далеко. И оттуда, то ли с высоты небес, то ли из глубин и подвалов слышала она крики, и чувствовала, как ее несет, несет ввысь:

Удар по лицу был страшен. Один, второй. Мэри застонала, пытаясь уклониться.

– Сука, зачем ты его убила? Кто дал тебе нож?

Мэри пыталась понять, за что ее бьют. Потом – что спрашивают. Потом – о чем. Но молчание ее было воспринято за упорство. И снова – удары в лицо и по лицу. Мэри застонала, и снова провалилась в спасительное беспамятство.
Утро было безрадостным. Солнечным утром на площади, в своих грязных обносках, слушала она приговор.

– : совершив преступление, и ожидая милости властей, сия девица пыталась бежать, для чего ввела в грех стражей темницы, а при попытке к бегству совершила убийство ножом в спину:

Ножом. В спину. ЕГО!!! Она? Не может быть! Они все не правильно говорят, она наоборот, она же хотела:

– Я.. Я хотела: – слабый голос Мэри прервал судью.

– Что ты хотела? – прервался судья. Но Мэри опустила голову и замолчала.

– Стража схватила развратницу с ножом в руке возле ворот, где она, волею Господа нашего, потеряла сознание, и не смогла продолжить бегство:.

Да, думала Мэри. С ножом. Точно. Ведь я не хотела его покидать. И значит, я действительно его убила. Ведь я не помню, что было дальше. Безысходность и тоска залила ее от пят до ушей. Ей стало наплевать на грязные одежды, на взирающую тупую толпу, на судью с его приговором. Они все перестали для нее существовать. Мэри завыла волчицей, без сил опустившись на мостовую, и судья замолчал, взирая на преступницу, и стража не спешила схватить и поднять полоумную.

Так приходит горе.

– Суд приговаривает осужденную к смертной казни – быстро закончил свою речь судья, и только тогда стража подхватила Мэри и поволокла прочь.

– Я сама – только и сказала Мэри. Ее отпустили, и она, встав на ноги, хоть и не быстро, но твердо зашагала прочь. Слово было сказано, и странное дело, сейчас она успокоилась. Почти совсем.

В караулке, такой привычной и теплой, на нее взглянули как на ведро с отбросами. Только мальчишка спросил в пустоту:

– А может это, опять ее сюда?

– Ага – ответили ему – а дракону на корм ты пойдешь. Хочешь?

Тишина была ответом. А Мэри связали руки за спиной.

– Я никуда не убегу – хрипло сказала девушка – мне некуда бежать.

– А куда ты рвалась ночью? – спросили сзади. И Мэри умолкла.

Потом ее долго везли на телеге. Рядом ехал пастор, и все пытался заставить Мэри покаяться. Мэри никаких грехов, кроме убийства, за собой не знала, а каяться в убийстве, о котором знал весь город, она не видела смысла. Поэтому она просто молчала, лишь немного досадуя на пастора за то, что тот отвлекает ее от мыслей о горе. Душа Мэри горела, она вспоминала ЕГО руки, губы, и почему-то – темноту, жесткие камни под коленями, и теплая кожа под губами, со своеобразным запахом, который Мэри и почувствовать толком не успела. И жаркий шепот:

– Последний раз! И – уходи!

Она и уходит. Теплая горечь разлилась внутри. Мэри заплакала тихо-тихо. "Да, любимый. Я ухожу. Совсем. К тебе". Пастор заткнулся, а потом пытался наплести что-то про жизнь вечную. Мэри его не слушала. Она была истощена, утомлена, и очень хотелось пить. Но пить ей никто не предлагал, а сама она стеснялась попросить – какой смысл, если жить осталось совсем ничего? Потерпит.

Возле пещеры телега остановилась. Около входа был врыт столб. Стража деловито соскочила с повозки, сняла девушку, и подвела к столбу. С нее сняли платье, юбку, и прижали к столбу спиной.

– ОН там? – хрипло спросила Мэри.

– Там, там, скоро появится. Не долго тебе ждать – отозвался стражник, прилаживая веревку на руках Мэри, сведя их за столбом.

Но девушка вдруг оттолкнулась от столба, вырывая руки.

– Я сама.

Стражники помедлили и отпустили ее.

– Я сама. Я знаю, я убила его. Я и правда:

Не договорив, Мэри шагнула в проход. Острые камни: Острых камней не было! Мэри шла по гладко отполированной дороге. Она была неровной, но камни были гладко отполированы. Девушка провела рукой по стене – она тоже была гладкой и теплой – отполирована многочисленными прикосновениями чешуи. Сладкая истома разливалась внутри. Девушка представляла себе свою смерть, и сама же себя убеждала в ее необходимости.

А снаружи начальник стражи, поглядев на исчезнувшую в темноте спину сказал:

– Все, поехали отсюда.

– А если она выйдет и убежит? – опасливо спросил пастор.

– Тем лучше для нее. Мы этого не видели.

Телега развернулась, и лошаденка бодро затрусила прочь от пещеры, как будто возок полегчал на много пудов.

А девушка столкнулась с драконом. Полутемная пещера, достаточно просторная, и обширная, освещаемая проникающим откуда-то сверху рассеянным светом. Дракон лежал у стены, и блики солнечного света пыльно блестели у него на боках. Подняв голову, зверь смотрел на вошедшего человека. Не зло, скорее – удивленно. Мэри сглотнула комок, и она провалился куда-то внутрь, в лед и пустоту. Шагнула. Зверь вскочил, вытянув голову по направлению к ней. Мэри собрала остатки воли, и пошла к дракону. Спазм сжал низ живота, от чего походка была пьяной. Дракон не шевелился. Мэри прошла последние шаги на подгибающихся ногах, и упала перед драконом на колени.

– Я пришла. Съешь меня.

Силы оставили девушку, но сознание на этот раз отказалось покидать ее. Она лишь сжалась и закрыла глаза, ожидая последней боли. Она не казалась ей сильнее той, что жгла изнутри. И раскаленным ожогом показалось ей ласковое касание мокрого и шершавого языка. Мэри вздрогнула, и осталась недвижимой. Она слышала, как дракон обнюхал ее, и снова лизнул. И – лег. Есть ее не собирались!

Мэри открыла глаза, вскочила и кинулась к голове дракона.

– Ты понимаешь, я его убила! Ты должен меня съесть! Так судья сказал!

Дракон чуть отвернул голову, глядя куда-то в угол. А девушка обхватила огромную голову руками, пытаясь повернуть ее обратно:

– Ты что, не понимаешь? Я так больше не могу! Я не могу!!!!

Мэри хотела расплакаться, но и это у нее не получилось. А дракон лениво лизнул ее между ног. И оба ошарашено замерли, глядя друг на друга. Мэри слегка опиралась на кожаный нос, а нос этот ходил ходуном у нее под руками. Потом дракон снова осторожно лизнул девушку. Острая дрожь прошла по ее телу, совершенно против воли. Новое движение языка, еще, еще: Мэри обхватила руками морду, чтобы не упасть, и раздвинула ноги пошире. Волны запредельного удовольствия пробегали от ног к голове и обратно, шершавый язык доставлял боль, но боль была приятная. Мэри бросило в жар, и она только приговаривала, цепляясь за остатки разума:

– Не надо, милый, не надо:

Но было "надо". Дракон встал, и теперь шершавый язык заходил глубоко между ног, захватывая попку, и кончиком языка дракон щекотал живот. Мэри почти сразу "потекла", вцепившись одной рукой себе в сосок, а другой придерживая морду дракона. Дракон толкнул ее руку, и Мэри открыла глаза. Дракон облизал ее грудь.

– Тебе ведь нравится, правда? Ешь!

Но дракон не стал есть, он царапал кожу языком, и Мэри непроизвольно отступала назад, прикрываясь руками – было и щекотно, и приятно одновременно.

Споткнувшись, она упала на одно колено. Дракон остановился. Тогда Мэри, потеряв и стыд и страх, вскочила, и сама попыталась направить голову дракона себе между ног. Дракон не возражал. Фактически упав ему на голову, Мэри ласкала дракону ушки, пока дракон лизал девушку.